Дурная кровь

 Они жили вдоль русла широкой реки. В маленьких, ничем не примечательных домишках, похожих один на другой как два глаза. Или уха. Про "две капли воды" жители невзрачной прибрежной деревеньки никогда не упоминали. Это считалось дурной приметой.

Что до берега, то он, по большей части, представлял собой неровное скопление громадных валунов, меж которых то тут, то там пробивались пучки травы: ярко-изумрудной ранней весной и пожухлой — жарким летом, которое в тех краях длилось по девять месяцев в году. В наиболее глубоких расселинах росли кустарники дикой малины с неимоверно колючими ветками. Одно неосторожное движение — и острые шипы тотчас же впиваются в кожу. Не самое приятное ощущение. Однако местных девчонок и мальчишек перспектива выковыривания колючек ничуть не останавливала. Они могли целыми днями лазать в поисках сладких ягод, возвращаясь домой лишь поздними вечерами. С ног до головы вымазанные грязью, ободранные, но счастливые.

Зойка могла лишь наблюдать их увлекательные занятия, сидя на крыльце своего дома. Играть с остальными ребятами ее не пускали. Нельзя сказать, чтобы это сильно расстраивало Зойку. Скорее, удивляло.

— Почему мне нельзя общаться с ними? — время от времени, спрашивала она дядю Гейла.

— Вы слишком разные, — отвечал ей дядя. Одной и той же, неизменной фразой. Лишь изредка тихо прибавляя что-то вроде: «дурная кровь — дурная молва». И ничего более, В итоге Зойка настолько запуталась, что давно потеряла надежду выяснить: чью же, все-таки, кровь ее дядя считает дурной.

Но в одном Гейл, пожалуй, оказался прав: она была другой. По сравнению с остальными — худыми, жилистыми и загорелыми ребятами — Зойка выглядела довольно бледненькой, даже больной. Их волосы были растрепанные и выгоревшие, запутанные колтунами, которые особо ярые модники дополнительно скручивали пальцами. Самодельные прически украшались обрывками старых лент и сушеными ягодами. Носить вплетенные цветы и колосья считалось особой привилегией, этого были достойны только старшие.

Волосы Зойки напротив, были иссиня-черными, неизменно заплетенные в две толстые косы. Украшать себя листьями и ягодами ей не позволяли. Так же, как и не позволяли носить на шее россыпь самодельных амулетов. Их тоже делали те ребята: из обломков бутылочного стекла, ракушек, плетеных кожаных шнурков, семян и прочих удивительных ингредиентов. Особую ценность представляли половинки раковин, целые экземпляры которых можно было достать лишь со дна реки. Несмотря на то, что берег, обычно, был усеян ракушечными осколками, желающих довольствоваться ими было немного. Поэтому старших часто просили нырнуть и вытащить из реки несколько штук на браслет или бусы. Те охотно соглашались, правда, предварительно попугав малышей жуткими историями о русалках и голодных чудовищах. Так что во время добычи мелюзга сидела на берегу и наблюдала, благоговейно затаив дыхание.

Зойка видела все это. И охоту за ракушками, и сделанные из них украшения. Иногда до крыльца долетали даже обрывки разговоров. Так Зойка узнала, что создание талисмана — лишь полдела. Его еще нужно наделить магической силой. Правда, как протекал сей таинственный обряд, понятия не имела, ведь своими глазами она не видела ни одного из них. Вполне возможно, все проводилось ночью, когда она — Зойка — уже спала.

Если становилось скучно просто наблюдать, девочка принималась фантазировать. Будто она тоже там, среди непохожих друг на друга детей, незримая и неосязаемая, быстрая как ветер. Такая же босая, покрытая грязью (а, может, еще грязнее!). С кровяными корочками на коленках и цветами вереска в распущенных волосах. Зойка находилась в двух местах одновременно. Слышала и видела вдвое больше, вдвое больше была внимательна. Ее амулеты всегда оказывались самыми сильными, а еще она сама доставала ракушки со дна — единственная девчонка...

Но это были лишь мечты. Запрет на игры продолжал действовать.