Сон

— Иди сюда, ко мне. Ну же...

Женщина вытянула, было, руку, но Гаспар не двигался с места. Она усмехнулась. В золотисто-ореховых глазах вспыхнули коварные искры.

— Неужели, ты боишься меня?

Полуобнаженная, она сидела верхом на огромной пантере, слегка запрокинув назад свою очаровательную головку. Черные волнистые пряди волос спускались по спине и плечам. Тело едва прикрывали тончайшие полупрозрачные одеяния, больше подчеркивая, нежели скрывая формы.

Не в силах совладать с собой, Гаспар во все глаза смотрел, как пальцы гладят блестящий черный мех, как длинные ноги сжимают могучее тело хищного зверя. Его взгляд лихорадочно блуждал по прекрасному лицу, полной ничем не прикрытой груди. Когда Гаспар облизнул губы, сидящая на пантере звонко расхохоталась:

— Что, нравится?

Ладони диковинной наездницы, до этого ласкавшие пантеру, теперь скользили по ее собственным шее и груди, с каждым новым движением спускаясь все ниже. Но когда Гаспар, наконец, решился приблизиться, чтобы коснуться желанного тела, пантера оскалилась и угрожающе зарычала. Сверкнули белые клыки, разверзлась кроваво-алая пасть...

Гаспар проснулся. Он лежал в своей постели, тяжело дыша. Все его тело трясло мелкой дрожью, а по лицу струился пот. Утеревшись рукавом, и переведя дыхание, в сумерках он нащупал лежащие на прикроватной тумбе карманные часы: те остановились, и стрелки на циферблате застыли где-то в районе трех.

 Гаспар медленно сел на кровати. Снова этот сон. И она — Лилит — такая живая в этом сне. Такая настоящая.

Встав с постели, Гаспар начал одеваться. Закончив, он осторожно, чтобы не потревожить спящую в соседней комнате девятилетнюю дочь, вышел в коридор и прикрыл за собой дверь.

Боясь, что образ, на этот раз особенно яркий, ускользнет от него, Гаспар поспешил в мастерскую. И оказался проворнее сладострастной грезы: вот уже он стоит перед мольбертом, а его рука, сжимающая остро наточенный карандаш, стремительно летает взад-вперед по листу бумаги.

Когда на бумаге начали угадываться знакомые черты, Гаспар вдруг неожиданно сорвал верхний лист и, разорвав тот на части, принялся за новый набросок, на этот раз вооружившись углем. Теперь длинные плавные линии и короткие отрывистые штрихи, наносимые угольным обломком стали еще резче, еще глубже.  Но не прошло и минуты, как Гаспар с раздражением разодрал и этот рисунок.

Один за другим листы с неоконченными набросками срывались, комкались и летели в стену, стоявшее у окна потертое кресло или просто на пол. Гаспар обессиленно опустился на колени подле мольберта и запустил пальцы в темные волосы.

— Лилит, — голос предательски дрожал — почему ты всегда так мучаешь меня?

— Папа? — его тронули за плечо.

Отняв руки от лица, Гаспар увидел Лизетту. Та стояла перед ним в длинной ночной сорочке и прижимала к груди куклу.

— Ты почему не спишь? Это я тебя разбудил? — спросил Гаспар. Лизетта пожала плечами:

 — Просто не спалось, — и, сбросив с кресла бумажные комки, забралась в него с ногами.

Расправив один из обрывков, Лизетта тщательно его изучила, а потом тихо спросила:

— Ты снова рисовал маму?

Гаспар молчал. Да и что он мог ответить? Вот уже шесть лет, с того-самого злосчастного дня, он пишет портреты Лилит один за другим. В образе египетской царицы, кроткой монахини или любимой наложницы султана — ровно такой, какой видит ее во снах. Гаспар обвел взглядом мастерскую — две стены были увешаны портретами его жены. А больше Гаспар никого не писал.

— Расскажи, какой она приснилась тебе сегодня? — Лизетта удобнее устроила куклу на своих коленях и всем своим видом приготовилась слушать.

И Гаспар рассказал ей, опуская те детали, что не предназначались для детских ушей. Лизетта слушала очень внимательно. Так она узнала, что ее мама сидела верхом на большой  пантере и манила отца приблизиться к ней.

— Значит, ты не подошёл? — в ее голосе звучали почти обвиняющие нотки.

— Говорю же тебе, я пытался, — Лизетта подвинулась, и Гаспар  тоже сел в кресле. Притянув к себе дочь, он ласково потрепал ее по волосам, — но пантера не позволила.

Лизетта нахмурилась.

— Я просто хочу, чтобы ты нашел маму, — ее голос стал совсем тихим и едва дрогнул. — Ты ведь сможешь починить хронометр, правда? Ты обещал.

— Обещал, — Гаспар еще сильнее прижал дочь к себе. — Я починю хронометр и верну нашу маму домой, слышишь?

Лизетта кивнула и уткнулась лицом в грудь отца. Плечи ее вздрагивали.

Злосчастное устройство, шесть лет назад разлучившее его с женой и лишившее Лизетту матери ждало в чулане.

Пока он, Гаспар, безуспешно пытался добиться разрешения от магического ковена на получение новых исправных деталей хронометра. Целых шесть лет! Слушая всхлипы Лизетты, Гаспар все сильнее сжимал кулаки: из-за кучки этих самодовольных безмозглых бюрократов его дочь растет наполовину сиротой!

Что-то громко хлопнуло, посыпались разноцветные искры. Банка с водой, не выдержав магического выброса, лопнула напополам, вода вылилась на стол и затопила недавно законченную работу.

— Папа, — отстранившись, Лизетта утерла слезы, — пожалуйста, прекрати.

— Извини, — Гаспар бросил виноватый взгляд на свои ладони: от кончиков пальцев предательски вился едва заметный дымок. Усилием воли он гнал от себя мысленно сотворенную им картину: вот ладони его, до бела раскаленные, поочередно сжимаются на горле Стражей Времени. Один за другим падают они замертво на землю, а в нос, тем временем, бьет едкий аромат горелой плоти...

— Папа! — лишь оклик дочери выдернул его из пучины злобы, жажды мести и болезненной радости, когда твое счастье целиком и полностью зависит от того, насколько плохо заклятому врагу. Гаспар глубоко вздохнул. Напряжение спало. Жар и покалывание в ладонях почти сошли на нет.

— Ты не вернешься к себе, — он не спрашивал, а утверждал, так как хорошо знал дочь: проснувшись однажды задолго до наступления утра, она уже не уснет.

Вместо ответа Лизетта стянула со спинки кресла висевший на ней тонкий шерстяной плед и завернулась в него. Свою куклу она также заботливо укутала краем пледа.

— Ты работай, — отозвалась она. — Рисуй маму. Мы с Мишель — Лизетта взглядом указала на куклу — не будем тебе мешать.

Гаспар нахмурился.

— Только на время, пока я не закончу набросок, — заявил он. — Потом вы с Мишель уйдете к себе.

Неудовлетворенная его ответом Лизетта, все же, покорно согласилась. Она знала, что отец ни за что не позволит ей находиться в мастерской, когда работает с краской. 

Гаспар же знал, что дочь ни за что его не ослушается. И, встав у мольберта, вновь принялся за свой набросок.